итак! сначала обговорим некоторые детали!!!
отписываем посты по логике, а не в таком адовом мессе, как во флудилке))) я всё ещё не хочу создавать порядок отписки, так что помогите мне не убедиться в необходимости этого дурацкого правила))))
ну и... в общем, давайте сделаем игру интересной для всех!!!
первым отпишется Кённи.
Обычное утро в Клинике не предвещает ничего особенного. Жители этого злачного местечка спят по своим кроватям, только собираясь пробуждаться, или даже не помышляя об этом. Первым просыпается Пак Кён, проспав половину ночного дежурства. Но совесть его не особо мучает, потому что никто не тревожил его сна - значит, всё в порядке.
отписываем посты по логике, а не в таком адовом мессе, как во флудилке))) я всё ещё не хочу создавать порядок отписки, так что помогите мне не убедиться в необходимости этого дурацкого правила))))
ну и... в общем, давайте сделаем игру интересной для всех!!!
первым отпишется Кённи.
Обычное утро в Клинике не предвещает ничего особенного. Жители этого злачного местечка спят по своим кроватям, только собираясь пробуждаться, или даже не помышляя об этом. Первым просыпается Пак Кён, проспав половину ночного дежурства. Но совесть его не особо мучает, потому что никто не тревожил его сна - значит, всё в порядке.
Кён разлепляет глаза и тут же спускает ноги со стола, разминает затёкшую от неудобного сна шею, и потягивается. Серый коридор освещается только пасмурным окном в дальнем конце, да тусклой жёлтой лампой на его столе.
Кён просыпается очень быстро, тут же внимательно присматриваясь к дверям в палаты. Все они плотно открыты, за исключением одной, 11й палаты, обитатель которой, уже почти привычно ночует в карцере. Кён выдыхает немного расстроенно, встаёт и быстренько делает пару упражнений, чтобы спина хоть немного ожила. Потом он открывает журнал дежурств, пишет "ночь спокойная, Ёнгук в карцере по собственному желанию, Джехё бромотал во сне в первой половине ночи". Дата, подпись. Потом Кён немного думает, улыбается местательно и старательно выводит аккуратное сердечко в графе имени следующего дужурного. Всё равно их только двое, а главврач когда ещё соберётся проверить эту книжицу. Кён улыбается шире, пишет "Кён любит Минхёка", добавляет ещё одно сердечко, и только после этого смотрит на часы:5.31.
Поспать "детям" ещё можно, и Кён отправляется на дежурный осмотр для галочки.
Чихун спит ангельским сном, обняв свою букашку, в его палате тишь да блажь. Юквон спит головой в изножье кровати, в чужой пижаме. Кён улыбается, поправляет на нём одеяло и обходит остальных подопечных. Ненадолго задерживается в палате Джехё, привычно залипнув на развешанные по стенам фотки этого самовлюблённого принца. Красивый он, всё-таки.
Остальные дети тоже не вызывают никаких опасений, и Кён отправляется вниз, заварить себе кофе и, пожалуй, немного прогуляться.
Погода в этом году совсем не летняя, Кён накидывает на плечи куртку, когда кофе уже готов, и выходит из здания, сонн рассматривая вдоль и поперёк изученные деревья. Потом он вспоминает о том, что хоетл сделать ещё до того, как уснул, ставит чашку кофе на ближайшую скамейку, и припускает к своему кабинету. За кабинетом - комнаты персонала, Кён, на ципочках, прокрадывается в свою комнату и забирается в самый дальний ящик комода. Извлекает небольшую коробку, завёрнутую в полиэтиленовый пакет, ещё один невнятный свёрток и пару крохотных бумажных пакетиков. И возвращается на второй этаж. Коробка, извлечённая из полэтилена остаётся на столике у кровати Ёнгука и источает острый запах свежей клубники. Пакетики с кормом для рыбок остаются у аквариума в комнате Теиля, а вот свёрток остаётся лежать под дверью в комнату Минхёка.
Кён улыбается, когда представляет бесстрастное лицо этого серьёзного парня, когда тот найдёт подарочек.
Он возвращается за своим кофе и смотрит на тусклое из-за облаков рассветное солнце, попивает остывающий напиток и думает, как всегда "сегодян будет хороший день, очень хороший. Все детки будут в порядке, никто не поссорится и не поранится. Хороший будет день".
А в свёртке под дверю лежит банка самого лучшего кофе, который достать стоило приличных трудов, и маленькая, но весьма уютная чашка для американо.
Кён любит делать вот такие маленькие подарочки.
Дверь тихонько скрипит и Тэиль слышит как кто-то аккуратно ступает по полу боясь его разбудить. Кончено же это наивный и добрый Пак Кен, принесший практически закончившийся корм для рыбок. Пак Кен уходит, а Тэиль продолжает не шевелясь лежать под одеялом.
- Пак Кен хороший, - слышит он переполненный укоризной голос. На мгновение Тэилю становится очень стыдно под осуждающем взором глаз, того другого Тэиля. Но мгновение проносится очень быстро и ему почти никак от этого укола. Даже комар кусается больнее.
- Да, Пак Кен хороший, но кто сказал что хорошо это хорошо?
Тэиль выползает из-под одеяла и кое-как переставляя ноги останавливается перед зеркалом. Сегодня он панда, он даже хуже панды.
- А еще Пак Кен очень крепко спит, несмотря на то что его дежурство. Все честно.
И вот чувство вины и сожаления заперты в свинцовом ящике основательного похуизма.
Сегодня им должны были показать какую-то презентацию. Мол пациенты имеют право знать чем их лечат и как все это эффективно работает в других странах и мирах. А кто ответственен за организацию? Правильно, Пак Кен. Сегодня у них будет своя атмосфера.
- Четырнадцатое декабря, тоже мне пароль.
Ан Джехе спит беспокойно, он то ворочается во сне, наматывая на себя кокон одеяла, что любая смирительная рубашка отдыхает, то лежит, вытянувшись в прямую стрелу и кажется, что даже грудь у него не шевелится - труп трупом. Ан Джехе вообще парень непостоянный, так что подобное поведение во сне - это так, цветочки.
Просыпается он, как всегда, поздно. Санитары почему-то не будят его (ага, почему-то, Пак Кен сегодня на дежурстве, вот и жалеет), поэтому Джехе разлепляет глаза, когда комнату уже вовсю наполняет свет неяркого солнца. Лето в этом году удивительно пасмурное и прохладное, впрочем, склонному драматизировать Джехе во всем чудится знак унылости, серости и собственной никчемности, и это - не исключение.
Накаченное на ночь транквилизаторами и нейролептиками тело подчиняется неохотно, кровь будто слишком вязкая, но Джехе привык. Он поджимает пальцы на босых, ледяных ногах и с трудом садится в кровати. Мир описывает привычную дугу, правый бок начинает жечь нестерпимым огнем - Джехе чешет его, не переставая, пока не замечает под отросшими ногтями кровь. Чесотка, однако не проходит, Джехе сжимает зубы и пробует терпеть.
Отвлечься помогают стены. Стены - что твои зеркала, отовсюду смотрит его лицо - счастливое, идеальное лицо фарфорового мальчика, куколки. Вот показ в Париже, вот съемки в клипе у Black Eyed Peace, вот бесчисленные рекламы нижнего белья, тональника для женщин, бритв и кремов, и шампуней от перхоти. Джехе окидывает медленным, тяжелым взглядом фотографии и тускло улыбается - дофотографировался, приехал.
Чего теперь делать-то? Жить как?
По полу тянет сквозняком, Джехе поджимает опустившиеся было ноги и шарит по полу в поисках тапок. Тапки находятся под кроватью, но выползать оттуда решительно не желают, Джехе бесится, пинает пол и спрыгивает так, босиком.
- Сначала зубки, потом глазки, - тихонько бормочет он себе под нос, закидывает на плечо полотенце и идет умываться в общий сан-узел в конце коридора. Вообще, раньше, - Джехе помнил - их выстраивали около дверей в семь утра и вели скопом, под присмотром, но последнее время все сильно поменялось - старые лица пропали, объявилось куча новых, сменились санитары и стало как-то спокойней, мягче и... дружнее? Джехе фыркает и пускает в раковине воду, параллельно отвинчивая колпачок зубной пасты.
Посвежевший, но все еще слишком медленный, но добирается назад, на ходу промакивая мокрое лицо и кончики волос. Долго и старательно красится перед зеркалом, так и эдак оттеняя стрелки, трет щеки едва заметным тональником на тон ниже собственной кожи, надеясь предать себе ну не совсем уж трупный вид. Получается плохо, Джехе вздыхает, откладывает спонж и одергивает рукава больничной пижамы.
Завтрак уже прошел, но если спуститься вниз и попросить еды - всегда дадут. Джехе не хочется вниз, к людям, еды ему тоже не хочется, поэтому он медленно бредет по коридору, засунув руки в карманы широкой кофты, когда-то бывшей ему в пору, но нынче слишком сильно обрисовывшую похудевшие локти и плечи - словно на вешалку повесили.
Когда он выбирается на заднее крыльцо здания, солнце как раз выглядывает из-за тучки. Джехе с наслаждением подставляет лицо теплым лучам, чувствуя, как потихоньку согревается. Теплый ветер трогает его волосы, щекоча нос, Джехе морщится и устраивается на теплой скамейке, потихонечку снова задремывая.
Главное - не проспать прием таблеток, а то потом целый день из палаты не выпустят.
Юквон проснулся посреди ночи. Пак Кен как всегда спит, доверчиво полагая что остальные обязательно будут заниматься тем же. Это как верить в то что мир не двигается пока твои глаза закрыты. Или полагать что игрушки по ночам не оживают. Но они оживают. Юквон сам видел. Наверное Пак Кен в это действительно верит, потому что даже не запирает двери на ночь, а ведь Ким Юквон числится в списке буйных пациентов. Квон садится на кровати о озирается по сторонам. Куда же он все запрятал?
На концентрацию уходит много сил, поэтому парень хватает с тумбочки пару леденцов и второпях содрав с них фантики закидывает в рот. Шкала, показывающая квонины килоджоули энергии тут же подскакивает как ошпаренная и тот чуть ли не бросается с места к батарее, словно боится все снова позабыть. Парочка консервов и редиска. Интересно, кошки любят редиску?
Парень выскальзывает из комнаты и как можно тише крадется на первый этаж. Входная дверь конечно же заперта. Но Юквон знает где лежит запасной ключ. Ему Тэиль рассказал. Просто Тэиль любит когда все честно. Но Юквон даже не хочет думать что такое это ваше «честно».
Она всегда рада его видеть. Очень рыжая и тощая, но довольная.
- Рас, два, три, четыре… Все на месте! – Довольно заключает Юквон, выуживая из карманов угощение. Кошка лениво зевает, не сводя пристального зеленого взгляда с гостя.
Юквон кое-как справляется с металлической банкой, аккуратно вываливает ее содержимое в импровизированную им мисочку, за что получает награду в виде благодарного «мяу».
- Когда они подрастут, можно я буду с ними играть? – Спрашивает Юквон. – Я уже имена придумал.
Парень аккуратно дотрагивается до головы рыжей, а затем начинает поглаживать ее за ушами.
- Урчишь?- Хихикает Квон. – Счастливая ты, я тоже хочу быть котом.
Время в этом не запирающемся никем подвале летит незаметно. А еще тут Юквон кажется что он здоров. Либо же он просто забывает что такие как он больны.
- Нужно возвращаться.
Юквон уходит, зная что вслед ему смотрит пара зеленых глаз, абсолютно рыжей кошки. Ей все равно какой он там. Она просто всегда рада его видеть.
Конечно же Пак Кен ничего не заметил. Для него мир спит вместе с ним. А еще он добрый и даст Юквону выспаться.
Чихун просыпается примерно через полчаса после рассвета. Сначала чутко прислушивается к окружающему миру, а потом медленно и боязливо открывает один глаз.
На потолке, прямо над его койкой, лежит демон, глядя на чихуна острыми чёрными глазами. Этот - похож на человека, невысокого человека среднего возраста, невысокого, одетого в чёрную косуху и грязные драные джинсы. Демон смотрит на Чихуна и вдруг широко улыбается, демонстрируя гнилые зубы.
- С пробуждением в очередном кошмаре, - скрипит демон, отлипая от потолка и медленно приближаясь к Чихуну.
- Я не боюсь тебя, - быстро и как можно более твёрдо говорит Чихун, как всегда говорил при встрече с новым представителем нечисти, и натягивает одеяло до подбородка.
Демон неприятно смеётся, проскальзывает мимо лежащего и садится в изножье его кровати.
- А зря, маленький человеческий детёныш, очень зря. Тебя спасает только то, что я пока не голоден.
Чихун жмурится и мотает головой, желая прогнать этого неприятного парня подальше.
- Уходи, уходи, уходи, ты мне не нравишься, но я не боюсь тебя. И ты, - Чихун резко открывает глаза, садится на кровати и твёрдо смотрит на своего нежеланного гостя, - Никого не сожрёшь в моём доме.
Чихун быстро сматывает с запястья самодельные чётки из вишнёвых косточек, и начинает нараспев зачитывать находу сочинённое заклинание:
- Как трава под огнём, как луна перед рассветом, как вода перед солнцем - исчезни, не трогай, не трогай никого в этом домк.
Чихун перебирает чётки и жмурится, демон же прикуривает и вразвалочку выходит из комнаты, пройдя сквозь дверь.
Чихун выжидает несколько секунд, потом встаёт, натягивает свой любимый белый комбинезон с рукавами, засовывает чётки в карман и проверяет наличие стопки квадратных листочков в другом. Он натягивает большую розовую шапку с пумпоном, влезает в любимые золотые кеды от луи виттона, которые использует в качестве домашних тапок, и идёт умываться.
В ванной очень холодно, Чихун быстро умывается и шлёпает по коридору мимо закрытых дверей в палаты. Сегодня было дежурство Пак Кёна, а значит - двери не заперты. Чихун осторожно заглядывает в каждую палату в поисках демонов. Демонов пока не находится.
Чихун спускается в столовую и видит грустную женщину с окровавленным лицом у окна. Чихун сжимает в кармане чётки, наливает кипятка в чашку и, забыв взять чайный пакетик, подходит к демону.
- Отпусти меня, - стонет женщина и тянет к Чихуну перепачканные кровью руки, Отпусти, умоляю, сколько можно...
- Иди. Иди с миром, - ласково басит Чихун и кивает.
Женщина смотрит на него огромными глазами, вскрикивает почти оглушительно и исчеает.
Чихун ставит чашку на стол и зажимает уши руками - от резкого звука тут же начинает болеть голова.
Он просыпается ровно в 6:00, открывает глаза и чувствует как медленно, но верно выветриваются из головы воспоминая яркого сна - не такого яркого как у большинства здешних обитателей, но все же. Вечерняя усталость, с которой Минхек вчера возвращался в свою комнату, никуда не пропала, только заползла чуть поглубже, не так сильно ощущаясь.
Спать хочется, но он только позволяет себе полежать еще полторы минуты - никак не больше, иначе непременно снова заснет.
На стуле кучей свалены вещи: грязные, чистые - без разбора, Минхек выбирает то, что не обязательно гладить и одевается в темноте - так можно не открывать глаза вообще, все равно ведь ничего не видно.
Свет режет по глазам так, что санитар борется с желанием зашипеть и залезть под кровать (но быстро спохватывается, что не должен испытывать подобное - все-таки он здесь работает, а не лечится).
Открыв дверь, Минхек выходит из комнаты, чтобы попасть в ванную комнату персонала, но останавливается на пороге, увидев там же неопознанный сверток. Внимательно оглядевшись по сторонам - а мало ли - он присаживается на корточки, подозрительно ощупывая предмет в обертке - что-то твердое.
Приходится вернуться в комнату и, сидя на своей кровати, развернуть шуршащую бумагу, обнаружив банку с кофе и чашечку под него. Минхек осторожно откручивает крышку и вдыхает запах кофе - дико похоже на тот, которым его угощал Пак Кён. Вот и раскрыта личность анонима, хотя кто еще мог оставить подарок под дверью Минхека?
Он бережно ставит на заваленный бумагами стол свой подарок, предварительно отодвинув все в сторону.
И как был, босиком, идет умываться - надо быть сегодня пободрее, а то Кёну опять придется за всех отдуваться.
Вода в раковине открыта, а в уже забрызганном зеркале отражается чуть опухшее лицо санитара.
Интересно, - думает он, - каково быть сумасшедшим?
Но тут же отгоняет подобные мысли, утешая себя, что еще немного поработает и точно узнает каково это.
А потом, чуть не забыв надеть носки и тапочки, идет раскладывать веселенькие цветные таблеточки для пациентов по прозрачным стаканчикам - пожалуй любимое занятие.
Когда Ёнгук открывает глаза, первое, что он видит - кровать. Она стоит рядом, красуясь своими поржавевшими ножками, а одеяло, рваное в нескольких местах, свешивается и словно насмехается над парнем, мол, "я сегодня на кровати ночевал, а ты, придурок, на полу". Однако Ёнгук не злится, он сонно потягивается, лезет рукой под матрас, откуда достает спрятанную накануне таблетку обезболивающего и глотает ее вместе с противными вязкими слюнями. Добираться в кромешной тьме из карцера - занятие трудное, пускай даже дорога вызубрена наизусть.
Боль отступает, остается лишь осадок в виде грусти и небольшой галлюцинации с длинными волнистыми волосами. Ёнгук пару раз трясет головой в надежде прогнать видение, но вскоре примиряется и старается не обращать внимания. В конце концов его сестры тут не может быть, и вовсе не потому, что это закрытая лечебница.
- Айоу; привет; доброе утро, хён; бааааба! - стандартный набор фраз, которые произносятся при прогулке от палаты к умывальнику. Тощий Джехё отчего-то бесит его, но выступающие позвонки так соблазнительно торчат, что Ёнгук умывается ледяной водой и чистит зубы, крепко сжимая в руках зубную щетку. В заляпанном зеркале он видит не себя, а какую-то пародию на человека; у того, зеркального Ёнгука глаза погасли, а на подоконнике, прямо за ним, сидит маленькая девочка. Парень жмурится и выходит из умывальника почти на ощупь, чуть не налетая на Минхёка.
- От тебя пахнет счастьем, хён.... - бормочет он, и проходя дальше ловит себя на том, что завидует. Очень сильно. Ему на самом деле тоже хочется быть счастливым.
Химчан долго топчется возле высокой запертой калитки, то и дело нервно оглядываясь на недовольного водителя, которому было поручено отвезти его по этому адресу. Аджосси долго ворчал и возмущался, потому что ну вот кто ходит по улице в комбинезоне в двадцать-то лет? Но потом старику напомнили кем и где он работает, а заодно еще и в мед карту Ким Химчана носом тыкнули, мол, полюбуйся каково ему. «Проследить чтобы бы тот зашел на территорию клиники, а потом еще и подпись санитара получить, о получении». Миссия безусловно комплитед, но только спустя полчаса, просто потому что кнопочка звонка обязана знать что такое андронный коллайдер. А Ким Химчан просто не может не объяснить. Откуда он только всему этому понабрался.
Аджосси уезжает, громко тарахтя стареньким двигателем. А Химчан оборачивается, смотря тому в след и вздыхает, словно он маленький ребенок, которого привезли в детский интернат где он никого не знает. Но Химчан не расстроен. Какая разница где сходить с ума? Главное как это делать.
- Ну ахуеть теперь, - выдыхает парень восторженно созерцая двухэтажный особняк. – Надеюсь мы поладим, - продолжает он обращаясь все к тому же молчаливому зданию, полностью игнорируя стоящего подле него младшего фельдшера. Ну а что?
Тэиль выскальзывает из своей комнаты и тихо прогуливается по коридору, успевая при этом заглянуть в каждую открытую дверь. вот Джехе марафет наводит непонятно для кого, как был кисейным, так им и остался. Тут же Енгук снова глюки ловит, вздрагивая после каждого взгляда в зеркало. Ну его хотя бы не демоны преследует как Чихунни. Ох бедный Чихунни, кто и за что с ним так? Тэилю даже обидно за малого, ну не заслужил. Просто не честно что такой добрый и за всех переживающий ребенок вынужден каждый день наблюдать не пойми что. Ну ничего не поделаешь. Тэиль со всего размаха ударяет свою совесть по макушке скалкой безразличия и расплывается в счастливой ухмылке. Отличный день.
- Что это тут у нас? – Сам у себя вопрошает парень замечая как Минхек возится возле подноса расфасовывая лекарства по стаканчикам. Тэиль видит, хотя пожалуй даже чувствует, что Минхеку очень даже заебись. В голове щелкает тумблер «пакость» и социопат кривится в ухмылке.
- Не перепутай там ничего от радости. Это тебе не витаминки, а то напичкаешь Юквона таблетками Джехе и пиздец.
Минхек что-то бросает в ответ, но Тэиль его совсем не слушает. Кому оно вообще надо?
«Витаминки» чувствительно пульсируют в висках Тэиля и не дают ему покоя, поэтому он сворачивает направо и останавливается перед дверью процедурной. В коридоре никого. Тэиль присаживается на корточки и с трудом засовывает пальцы в кроссовок, выуживая оттуда маленький ключик.
- Нужно бы к зиме подготовиться, никому нахрен не сдался этот авитаминоз, - бубнит Тэиль доставая с полки стеклянного шкафа пластиковые баночки, в которых глухо шумят разноцветные драже.
Джиён просыпается ещё до рассвета, сразу бодрый и собранный. Быстро завтракает двумя чашками крепкого кофе и пятью сигаретами. Одевается в кислотно-розовые джинсы, леопардовую майку и куртку с зелёным мехом на спине. Перед выходом из дома он смотрит на неприметную иконку в углу полки, улыбается и коротко кланяется.
В такси он слушает щебет радио и ещё раз пролистывает папку с историей болезни того, кого сегодня должны доставить в клинику. Инфантелизм, печальный и очень трудный диагноз. Будет интересно.
В этой клинике Джиён работает вторую неделю, и сегодня его шестой рабочий день. В этой клинике ему действительно нравится, потому что в ней - начтоящие психи, настоящие, а не всякая богатенькая шушера, то от армии косящая, то от наркомании пытающаяся излечиться.
Джиён любит психов. Психи интересные, и лечить их интересно.
Джиён заходит в здание ровно в семь часов утра, заходит в свой кабинет, встретив по пути лишь одного пациента, сидящего в столовой. Его, кажется, зовут Чихун - галлюцинации, навязчивые мании... Интересный мальчик. Надо бы с ним поговорить.
Джиён переодевается, накидывает на майку белоснежный, идеально отглаженный халат, берёт планшет с кратким описанием историй болезни и идёт на обход.
Где, интересно, носит санитаров, как можно позволить, чтобы пациенты самостоятельно шлялись по территории? Надо бы с ними очень строго поговорить.
Джиён проходит мимо процедурной и видит, что кто-то копается в шкафчике. И это точно не работник учреждения. Джиён тихо подходит к не замечающему ничего парню, уже понимая, что, скорее всего это - И Теиль, страдающий манией на подмену лекарств.
- И что это мы тут делаем? - тихо спрашивает он, ловко ухватив пациента за шкирку, - Опять таблеточки меняем, Теиль-шши? Извини, но мне это не нравится.
Джиён, как всегда, говорит ровно и очень строго. Тоном, не допускающим возражений.
- На осмотр, сейчас же. И не вздумай сопротивляться.
Джиён перезватывает ворот кофты парня покрепче и подталкивает его к кушетке.
- Сядь и открой глаза пошире.
Он берёт со столика фонарик и подходит вплотную, намереваясь проверить реакцию зрачков на свет.
Юквон громко вскрикивает и резко садится на кровати. Еще слишком рано. Удалось заснуть минут на 40, не больше.
Юквон раздосадованно вдыхает, потому что даже когда дежурит Пак Кен ему ни в жизнь не отоспаться без таблеток. Но после них чувствуешь себя пришибленным, мутным и невнятным. Уж лучше так. На взводе, чем вялой селедкой.
Юквон потягивается и не трудясь обуть тапочки с осиным гнездом на голове вышлепывает в коридор. Глаза не открываются. Ну и фиг с ними.
- Надеюсь хен и сегодня подменит мои таблетки.
Юквон громко вскрикивает и резко садится на кровати. Еще слишком рано. Удалось заснуть минут на 40, не больше.
Юквон раздосадованно вдыхает, потому что даже когда дежурит Пак Кен ему ни в жизнь не отоспаться без таблеток. Но после них чувствуешь себя пришибленным, мутным и невнятным. Уж лучше так. На взводе, чем вялой селедкой.
Юквон потягивается и не трудясь обуть тапочки с осиным гнездом на голове вышлепывает в коридор. Глаза не открываются. Ну и фиг с ними.
- Надеюсь хен и сегодня подменит мои таблетки.
Успевает закинуть в карман горсть витаминок.
Тиэль болезненно щурится
- Вот только в глаза светить не надо их и так пидорасит.
Поджимает губы в тонкую линию и немилосердно светит фонариком сначала в один глаз, потом в другой. Отмечает про себя, что зрачки слишком расширены и сужаются неравномерно, он отпускает больного и листает свои бумажки. Делает пару пометок, потом задумывается.
- Сегодня после обеда возьму тебя на консультацию. И вынимай таблетки из карманов, я всё видел. Давай, без разговоров. Доктор тут я, и мне решать, кого чем лечить. А будешь дальше хулиганить - будут капельницы с успокоительным. Не поможет - будет карцер или инъекции серы.
Джиён говорит жёстко, не задумываясь над личными чувствами пациента, потому что, для него, у них нет чувств, есть только болезнь. И он, Джиён, хочет с ней бороться.
Джиён протягивает открытую ладонь, требуя вернуть украденное, и нетерпеливо сжимает пальцы.
- Давай, мне надо осмотреть и других, ты тут не один лечишься.
Какие-то шуршания, голоса, доносящиеся сквозь одеяло, намотанное чуть ли не чурбаном на голове, мешают недалекому сну парня, который, впрочем, лениво трет глаза, старается что-то разглядеть. Из угла палаты открывается весьма прекрасная панорама - такой вывод делает для себя Кюхен, чуть щурясь недовольно, хмуря брови, что между ними пролегает глубокая морщинка. Ноги упираются в железную "раму", от чего холодная дрожь пробирает до костей и заставляет зажмуриться, свернуться в клубочек, стянуть одеяло с головы и плеч и накрыться.
Со дня прибытия парня в лечебницу прошло всего-ничего, казалось, никто его и не замечает, молчаливого, закрытого, искоса смотрящего, ковыряющего грязь из-под ногтей. Он всегда терпел все процедуры, которые люди в белых халатах проделывали с ним, послушно, без лишних вопросов пил таблетки, но исподлобья смотрел темными глазами. Чужие разговоры как-то не трогали, однако, они заглушали те, что гулом отдавались у него в голове.
Кажется что-то рухнуло и обрушилось внутри Тэиля.
Джиен ему не нравиться. Очень, на столько что даже реагировать на него нет никакого желания.
Взгляд парня тут же стекленеет. Нельзя понять о чем тот думает и что собирается сделать.
Чихун ждёт некоторое время, прежде чем отнять руки от ушей. Резкая головная боль постепенно спадает, оставляя после себя только очень неприятную, острую тоску. Чихун чувствует, как учащается пульс и холодеет лоб. Отвратительное состояние.
Чихун прикладывает тонну усилий, чтобы опустить руку и достать из кармана на колене первый попавшийся журавлиный листок. Листок попадается чёрный.
Чихун долго хмурится на него, понимая, что это дурной знак. В груди поднимается трепетная паника, и голова опять начинает остро болеть. Чихун жмурится, снимает с запястья чётки и несколько минут судорожно перебирает их. Понимает, что листок сам его выбрал, быстро мастерит журавлика, у которого случайно ломается шея. Чихун холодеет весь.
- Кёёёён... Минхёёёёек... Кто-нибууудь.... - тихо стонет он, поджимая к себе ноги.
Он чувствует, как секунды тюкают в макушку, проходя мимо него, но боль не проходит, и никто не приходит. Чихун жмурится до цветных пятен перед глазами, медленно опускает ноги на пол и, сжав в руке чёрного мёртвого журавля, встаёт. Надо найти кого-то из сансенимов, чтобы дали таблеточку. Сейчас в голове так больно, что Чихун согласился бы и на укол. Даже в вену. Кён обычно небольно делает.
Чмхун цепляется за стены и медленно бредёт к працедурной, почти не открывая глаз, из котроых текут слёзы - так больно, голова буквально раскалывается. Чихун молится, чтобы сейчас никто из демонов не нашёл его, потому что он беззащитен, беззащитен до крайности.
Он натягивает смешную зелёную шапку на самые глаза и медленно-медленно идёт к вожделенному обезболивающему.
Но до працедурной он не добирается: дверноё проём в кухню оказывается открытым, и Чихун падает, больно стукнувшись плечом.
Ему двенадцать, опять двенадцать и очень обидно, что никто не идёт его жалеть: он медленно садится на пол и начинает реветь в голос. Он прижимает руки к глазам через шапку и сопливо шмыгает носом.
И вдруг перестаёт, в один момент, как отрезало: его гиперчувствительная интуиция словно дёргает его за подбородок, заставляя поднять шапку и открыть глаза. От боли в глазах темнеет.
Чихун замирает, тут же перестав издавать любые звуки, встаёт на четвереньки и медленно подползает к тому, что видит. Сердце шебешит в виски, и боль уже не ощущается: её вымещает ледяной ужас.
На полу, в паре метров от него, лежит совершенно незнакомый ему человек. Лежит раскинувшись, словно ему хорошо на солнышке. Только ему не хорошо, и солнышка нет. Зато есть нож в животе. Огромный такой нож, и пол залит кровью. Чихун сжимает посильнее так и не выпущенного из ледяных пальцев журавля, и медленно приближается вплотную, испачкав белые штанины кровью. Кровь ещё тёплая.
Чихун знает, что у демонов нет крови, но они любят пугать. Он вытягивает руку вперёд и опускает напряжённую ладонь на мертвенно-белое, красивое лицо. И ощущает его.
Демонов невозможно ощутить физически. Невозможно, это точно.
Труп. Настоящий труп, в его любимом пансионате, в его доме, совершенно незнакомый и совершенно мёртвый труп с ножом в животе.
Чихуна отталкивает на метр назад, он впиливается спиной в плиту, и смотрит на окровавленные руки.
И кричит так громко, как никогда в жизни:
- МИНХЁЁЁЁЁЁЁЁЁЁЁК!!!!!!!!!!!!!!! МИНХЁК, ПОМОГИИИ!!!!
От громкости собственного голоса Чихуна скорёживает в комок, паника зашкаливает и он падает, потеряв сознание.
Джехе задремывает на солнышке, хотя ему кажется - каких-то пять минут сидел. Но когда его снова резко выдергивает в реальный мир, он понимает - да, уснул. Хорошо так уснул - все тело ломит.
Джехе смирился с тем, что любые мысли в нем давят таблетками, а таблетки заставляют спать. Мысли у него в голове плохие, да, он даже рад в чем-то таблеткам - тупеет разом, по пустякам не волнуется, только холодно все время, есть не хочется, только спать. Кожа бледнеет, губы синеют, мешки под глазами - Джехе смирился с тем, что медленно, но верно превращается в что-то очень сильно некрасивое, как забытый на долгие годы где-то в кладовой глянцевый журнал - обложка та же, только вся в пыли, помятая и пожелтевшая.
Иногда это сравнение настолько выбивает его из колеи, что мир мгновенно расчерчивается на белые полосы, а потом Джехе просыпается связанным, с вязью уколов на внутренней стороне сгиба локтя. Что там происходит в это время - он не знает, да и важно ли?
А будит его крик. Крик громкий, почти визг, такой, что Джехе даже передергивает.
- МИНХЕК, ПОМОГИИИ!!!!
Джехе хмурится и с трудом отдирает себя от нагретого дерева. Кровь в теле течет ужасно медленно, он на секунду даже завидует Ёнгуку или Юквону, у которых, кажется, вместо крови - чистая закись азота. С Юквоном все понятно, он милый, хоть и громкий, и Джехе он, наверное, чуть-чуть больше всех остальных здесь нравится, потому что у него глаза живые. А Енгука он считал буйным даже по меркам наибуйнейших. Был тут до него один парень - в карцере один раз прут погнул. Только Енгук, кажется, может сразу решетку с петель снять. Просто не делает этого - нравится ему карцер. Псих психом.
С трудом шаркая тапками, Джехе вываливается в коридор, секунду медлит, потом идет по наитию.
Шестое чувство не подводит - за каким-то поворотом внезапно обнаруживается Чихун. Тут едой пахнет - кухня, что ли? Джехе был в кухне от силы раза четыре за все два года.
Чихун лежит, закрыв глаза, на спине, Джехе присаживается рядом на корточки и трогает шею, бестолково пытаясь нащупать пульс. Он не умеет, но не раз видел, как это делает Минхек. Ему кажется, что малой вполне себе жив, и это главное.
Джехе расстерянно оглядывается. Бежать он все равно никуда не побежит. С таким же успехом можно черепаху в забег пускать.
Он вытягивает ноги рядом с Чихуном, облакачивается на дверь и замирает, глядя в одну точку. Думается, почему-то, о крови, о чем-то черном, о сером - Джехе, собственно, других цветов уже почти не помнит. Чихун лежит рядом очень прямо, а Джехе остается только надеется, что кто-нибудь - да придет.
труп настоящий.
удачи в расследовании)
Чей-то вопль, вот только чей, Кюхен не знал - он никого не знал - дергает за волосы почти физически, эхом отдается в голове и бьет по вискам. Вставать упорно не хочется, но все же придется - какое-то внутреннее любопытство играет внутри рядом с паранойей, которая болтает ножками, сидя на шее у парня. Он почти скатывается с койки, недовольно фыркает при встрече с холодным полом. Тапочек не видно, наверное, в очередном приступе зашвырнул куда-то. Матовые следы босых ног почти сразу исчезают, стоит оторвать ногу от плитки. Свободные штаны висят почти на бедрах, и рубашка велика.
Кюхену кажется, что под ногами песок, что его специально рассыпали те, кто следят, те, кому нужен этот парень, наверняка, для опытов, и хочется бежать, бежать прочь, но повсюду высокие стены, холодные, сероватые от старости. Парень неуверенно кладет ладонь на ручку, надавливает и толкает дверь. Она с тихим скрипом отворяется, однако, за ней такой же сероватый коридор.
Крик в голове все еще продолжает натягивать струны нервов, но ноги сами несут. Кюхена почти трясет, сердце бешенно колотится, и он высовывает свою лохматую башку за пределы больничной палаты. Глаза плохо фокусируются на картине, представляющейся взору, правда не совсем близко, метрах в пятнадцати, в бесконечных пятнадцати метрах. Пльцы нервно сжимают косяк двери, а внутри нарастает напряжение, что все тело почти парализует.
Таблетки разложены по индивидуальным стаканчикам - у кого-то больше, у кого-то меньше, но всегда очень яркий набор, только некоторые витамины белые.
Минхек довольно смотрит на поднос со стаканчиками и еще раз, не глядя на подписи проверяет кому какие таблетки достанутся.
Он вспоминает расположение палат и соотносит со стаканчиками, но потом (как раз у палаты Енгука) Минхек слышит громкий крик и в нем его собственное имя. В голосе кричащего паника, и санитар резко дергается и бежит в сторону шума.
Бежать оказывается совсем недалеко, и Минхек оказывается на кухне, даже не запыхавшись. Он быстро оглядывается, сначала замечает Чихуна и Джехе, а потом лежащего на полу человека. Человека с ножом в животе.
- Черт, - ругается он себе под нос и к трупу не идет - итак видит, что тому не помочь. Зато живым помощь очень даже нужна.
Он резко садится рядом с Чихуном и смотрит в его расширенные от ужаса зрачки.
- Иди в свою палату, - санитар обращается к Джехе и тянет руки к Чихуну, - давай, иди ко мне.
Он выпроваживает Джехе из кухни и осторожно уводит младшего, спрятав его голову у себя на плече. На труп Минхек старается не смотреть и другим тоже не дает этого делать.
Перед дверью санитар останавливается и запирает ее на ключ, все так же крепко держа Чихуна.
- Чихунни, пойдем, пойдем, я тебе таблеточку дам и руки помою, и все пройдет, - Минхек чувствует, как на его рубашке остаются следы от крови, но даже не морщится.
А в голове его бъется мысль, что он даже не посмотрел на лицо трупа.
Кажется, начали холодеть кончики пальцев, медленно, чуть покалывая, и даже почти больно. Какой-то ужас изнутри сковывает, а к горлу подкатывает ком, большой, его не проглотить и не выплюнуть, он встал поперек глотки. Плитка под ногами становилась ощутимо холодней, стены давили, а темнота в темных углах распускала свои цепкие щупальца. В голове все разом перевернулось, захотелось кричать от страха, но Кюхен не любил кричать.
- Они меня нашли. Они нашли меня! - тревожно шептал он себе под нос, оседая на ледяной пол. - Они пришли за мной...
Вот только кто, он сам не знал. Просто за ним следят, пристально, за каждым его движением, каждым вдохом и взглядом.
- Они нашли, добрались до меня! - Кюхен пристально вглядывался помутневшим взглядом в лицо того, кто еще не с посиневшими губами лежал в луже крови. Тревога звенит колокольчиками, а от ужаса перед глазами картинка скачет.
Чихун, ничерта не соображая, приходит в себя, когда его уже куда-то волокут. Сначала накатывает новая волна страха, но потом волокущий говорит и внутри Чихуна образуется огромная спокойная пустота. Потому что он пришёл, пришёл именно тот, кого он звал. Чихун берёт себя в руки и, оперевшись на сансенима, бредёт куда-то. Туда, куда нужно. К таблеткам.
Страх возвращается быстро, но уже не рвёт на части. Дети же толком не понимают, что такое смерть.
- Сансеним... Сансеним, он совсем мёртвый... Он мёртвый, сансеним, - шёпотом тараторит Чихун, то и дело спотыкаясь, - Нож в животе, нож! Есму больно? Ему же больно! Я его не знаю, не знаю...
Чихун замирает от неожиданной догадки и смотрит на Минхёка.
- Это они. Да-да, точно, это они. Это тот демон, что пришёл ко мне утром. Он сказал, что сожрёт кого-то. И он готовился, уже разрезал свою жертву, но его, видимо, спугнули. Это демон, Минхёк-хён, точно. Господи, надо сделать журавликов всем, срочно...
Чихун отпускает Минхёка, чтобы достать листок, но не успевает.
- Ах ты маленькая дрянь, - говорят голоса из-за спины, - Маленькая болтливая тварь. Тебе придётся заплатить за это.
Чихун холодеет и чувствует сильный толчок в спину ледяными ладонями. Он резко оборачивается и видит высокого демона с красными волосами, с острыми жёлтыми глазами. Демон скалит острые зубы в ухмылке и хватает Чихуна за шкирку.
- Не надо.. Пожалуйста... Он ничего не знает, он не опнял ничего! - умоляет Чихун, понимая, что нарушил обещание молчать о своих демонах. И теперь они, неприменно, сожрут и его, и сонсенима, и всех всех остальных. Всех в этом доме.
Демон рычит и, наклонившись, проводит липким языком по чихуновой щеке.
- Давно мечтал сожрать тебя, маленький аппетитный болтун.. Твой страх пахнет так вкусно..
Это говорит уже второй демон, обнимающий Чихуна за плечи и больно кусающий за шею, чуть левее позвоночника.
Чихун пытается оттолкнуть его, вывернуться из его цепких лап, но у него не получается. Он панически вспоминает слова, но чётки намотаны на руку и их никак не перебрать. Чихуну очень страшно, и Минхёк куда-то делся. Чихун резко толкает того демона, что стоит рядом и рычит низким, густым, совсем не своим голосом, резко срывая с запястья чётки, которые рвутся, рассыпая зёрнышки по полу.
- Не прикасайся. Не рогай меня, не трогай, сдохни в своём аду, демон!
Он смотрит демону прямо в глаза и угадывает в них что-то Минхёковское. Наверное, демон уже сожрал любимого сансенима и хочет прикинуться им, чтобы спокойно всех сожрать.
- Уходи! - тихо говорит Чихун, - Уходи навсегда!
И толкает, сильно-сильно толкает демона, так похожего на Минхёка, прямо в грудь. И бежит.
До процедурной остается всего ничего, но бывший почти спокойным Чихун вдруг дергается и начинает жалобно что-то шептать, дрожа от страха, а потом сильно толкает Минхека в грудь и бежит.
- Бл..
Санитар поднимается с пола и бежит следом, пытаясь догнать обезумевшего Чихуна. Он ловит его на очередном повороте обхватив двумя руками поперек туловища. Жутко не хватает помощи в виде хоть кого-нибудь из мед персонала или вменяемого пациента, но никого рядом нет.
- Тише, тише, - Минхек тащит сопротивляющегося Чихуна по коридору, понимая, что они слишком далеко от процедурной. Поэтому он открывает первую попавшуюся дверь и заводит Чихуна в кабинет для массовых сеансов, усаживает его на стул и надавливает на плечи.
- Очнись, ну же, давай, - встряхивает скулящего пациента и заглядывает в глаза.
Ему сейчас дико нужна помощь.
Смысл фразы, сказанный Минхеком, доходит до Джехе как через толщею воды - он какое-то время еще сидит сиднем, пока санитар не дергает его за плечи и толкает в спину, заставляя переставлять ноги. В комнату, так в комнату, думает Джехе, пока сзади раздается топот ног - Минхек спешно уводит куда-то скулящего Чихуна.
И все бы хорошо, но Джехе делает еще шаг и спотыкается.
Об человека.
Бывшая модель медленно опускает глаза и чувствует как к горлу океанским приливом подкатывает тошнота, а в глазах начинает плыть. Он даже лица мертвого не видит, только одно размазанное пятно с открытым от крика ртом. Или закрытым. Не видно.
Только красного вокруг столько, что Джехе кажется, он сейчас захлебнется. Он отшатывается, путается в слишком больших для него штанах и падает, мазнув рукой по холодному трупу. Из горла вырывается полузадушенный хрип, Джехе чувствует, как мгновенно промокают рукава и кончики штанин, как тела докасается красная влага.
Его тела.
Кровь.
В голове взрывается миллиард осколков, Джехе сам не замечает, как начинает громко и надрывно визжать, барахтаясь на полу и заливаясь слезами. Его трясет так сильно, что он даже пару раз ударяется затылком о кафельный пол. Встать никак не получается - крови слишком много, руки ватные, ноги путаются в ткани, он мечется по полу, не зная, что делать и как унять боль и панику в голове.
Сразу всюду в теле появляется зуд и навязчивая боль, будто он катается по иголочкам, Джехе вцепляется в предплечья ногтями, стараясь унять галлюцинации, но ничего не выходит - иголки колятся невообразимо больно.
Джехе издает новый крик и зажимает руками уши, свернувшись в клубочек и рыдая на полу.
я пошел гуглить истерику по-подробней : D
Он слышит истошный вопль Чихуна и чувствует мурашки, выбегающие из своих домиков. Но Ёнгук умный, он не бежит туда, как это делают все остальные; он выжидает, когда санитары всех уводят оттуда и идет туда сам, только не знает зачем. Видеть кровь для него не то чтобы опасно, но нежелательно; возбуждение в этой ситуации будет помехой, но Ёнгук все равно бредет ну кухню и замирает в дверном проеме.
Рядом с трупом стоит его сестра. Милая окровавленная девочка, делающая мертвому парню хвостики. И впервые Ёнгука трясет от вида крови, он отворачивается и закрывает рот рукой, чтобы его не вырвало. Мозгом он понимает, что сестры там нет, но это слишком жестокое зрелище, даже для такого буйного пациента. Поэтому Ёнгук бредет вперед, не фокусируя взгляд на дороге...
Услышав крик на кухне, Ёнгук тут же бросается туда. Увидеть Джехё он явно не ожидает, но в такой ситуации неприязнь забывается. Он старается игнорировать свои галлюцинации и лужи крови, осторожно переступает труп и сильно ударяет Джехё по щеке, да так, что тот перестает визжать и поворачивается к нему, ошеломленно смотря.
- Закрой глаза и не смей их открывать.. - рычит Ёнгук, поднимая худощавую модель рывком. Тот весит как перышко, а от вида крови у Ёнгука откуда-то берутся силы, благодаря которым он выносит этого зареванного парня с места преступления.
Все, что происходит перед его носом бьет соленым запахом в нос, что дышать становится трудно и даже больно. Но парень рядом с трупом живой, причем очень даже живой и шумный. Его крики сильно режут слух. И даже сознание начинает путать его с тем мертвым человеком. Ползком, вдоль стены, на четвереньках и очень неспеша, постоянно спотыкаясь на рукавах своей же рубахи, Кюхен медленно но верно приближается к источнику криков.
До этого дня он почти не выходил из палаты, не осматривался и не разговаривал, но вопящее существо на полу явно нуждалось в чем-то. Шатен понимал, что помочь он не может, что самого сейчас могут убить те, кто за ним следит, те, кто уже убил. В метре от незнакомца Кюхен замирает, поднимает руку и зажимает нос и рот, потому что от запаха ржавчины кружится голова, качается картинка, начинает тошнить, а по мозгам бьет внезапный, резкий испуг. И паника заставляет его вжаться в холодную стену, что-то невнятно бормотать себе в кулак и царапать твердый пол. Ноги, кажется, задели что-то скользкое, что-то жидкое, и сердце начало отбивать жуткий ритм, а перед глазами появляется красное облако, мешающее что-либо разглядеть. Кюхену кажется, что кровь везде, на стенах, потолке, на его собственных руках, на его лице, еще теплая, она еще течет сквозь пальцы. Всхлипы глухими хриплыми вдохами отзываются в глотке, тело начинает шарахать из стороны в сторону, и что-то давит изнутри на черепную коробку очень больно, до воплей, но истерика берет верх, паника сковывает движения, и Кюхен нервно старается нащупать в стене дверную ручку.
Сначала в скулу впечатывается удар, потом пол окончательно уходит из-под ног и Джехе повисает в пространстве. В живот впечатывается что-то, его покачивает из стороны в сторону, а Джехе отмирает и начинает бить кулаками по чужой, широкой спине и вырываться, продолжая орать и плакать, и явно не думая, что лучше бы делать что-нибудь одно.
Потому что уже через минуту у него закачивается воздух в легких и начинаются только бессвязные крики и скулеж, а мир все такой же нечеткий и расфокусированный, словно у какого-то горе-фотографа не настраивается четкость.
Он колотить руками и ногами все слабее, пока не повисает мешком и не начинает беззвучно трястить от всхлипов, грабастая в пальцах ткань чужой больничной пижамы. Тапочки давно уже слетели с ног, босые ноги мерзнут ужасно, Джехе мутит и он надеется, что его, по крайней мере, не вырвет.
Когда его швыряют на что-то мягкое, тело снова простреливает тысячей иголочек и Джехе скручивается в клубочек, трясясь и раздирая кожу на предплечьях в кровь. Мокрые ресницы слиплись, а по щекам наверняка размалась утренняя подводка - от осознания того, как ужасно он сейчас выглядит, становится еще хуже и Джехе снова скулит, закусывая простыню в зубах.